Вы умрете. Через год или через 60 лет — рано или поздно праздник жизни для вас закончится. Другие люди останутся, а вы перестанете существовать. Болезнь, несчастный случай, старость, война, убийство — что-то из этого непременно случится, никто из нас не сможет избежать кончины. Престарелый родственник, больной друг, мертвый голубь на асфальте, новости о войнах, терактах и убийствах — смерть окружает нас повсюду. Мы думаем о ней чаще, чем кажется. Разбираемся, как на нас влияет страх смерти и что с ним делать.
Четыре способа борьбы со страхом смерти
В христианском контексте человек узнал смерть, когда со словами «ибо прах ты и в прах возвратишься» Бог изгнал Адама и Еву из рая за то, что те вкусили плод с древа познания. Это вполне может быть метафорой научного факта — развития неокортекса, который у животных присутствует только в зачаточном виде, а у человека составляет основную часть коры мозга.
Именно неокортекс наделил человека самосознанием, способностью к символическому мышлению, из которого выросла наша цивилизация, а также мением помнить прошлое и прогнозировать будущее. Вместе с ними человек получил еще один злой дар — понимание собственной смертности. Как бы то ни было, но с тех пор как люди начали осознавать конечность своей жизни, одной из главных осей всей человеческой цивилизации стала борьба с этим осознанием.
Традиционно человек отвечал на страх смерти 4 способами: фантазиями о буквальном бессмертии, мечтами о воскрешении, концепцией души и идеей культурного наследия.
Буквальное бессмертие — самая простая и инфантильная фантазия, продолжение инстинкта самосохранения, понятное подавляющему большинству человеческих особей. Древнейшее литературное произведение «Эпос о Гильгамеше» (XVIII–XVII века до н. э.) посвящено квесту за цветком вечной молодости. В этом сказании заложен важный символический урок для всех умников, которые рассчитывают отделаться от смерти легким испугом: Гильгамешу после длительных и изнурительных приключений удается раздобыть цветок бессмертия, но перед тем как его употребить, он решает искупаться — тут приползает змея и крадет его лекарство от смерти.
Мечты о воскрешении знакомы древнеегипетским фараонам, бальзамировавшим своих царей; христианам, верующим в воскрешение Иисуса; русскому народу, до сих пор хранящему тело Ленина в Мавзолее, а также некоторым миллиардерам из Кремниевой долины. Людям приятно думать, что наш «кожаный мешок с костями» может не поддаться беспощадному натиску смерти и разложения и содержит в себе зачатки бессмертия.
«Душа была создана в большом взрыве столкновения непреодолимой психологической силы, нашей воли жить вечно — и непоколебимого биологического факта нашей смерти», — писал Отто Ранк, один из ближайших учеников и последователей Фрейда. Это более утонченная концепция, основанная на вере людей в то, что мы не просто физические существа, а внутри нас содержится некая частица вечности, душа, которая существовала до рождения и, скорее всего, будет существовать после смерти.
Идея культурного наследия основывается на вере в значимость собственной жизни, поступков и жертв, которые мы приносим по ходу своего биологического существования. Продолжить себя через своих детей, оставить след в искусстве, в науке, в политике, в жизни страны и человечества в целом — эти мысли помогали бесчисленным поколениям людей находить смысл в жизни и утешение перед лицом смерти.
Что такое теория управления страхом смерти
В 1973 году американский антрополог Эрнест Беккер написал книгу «Отрицание смерти». Он утверждал, что значительная часть человеческой деятельности так или иначе направлена на преодоление страха собственной смерти. Работу над этой книгой Беккер заканчивал, страдая от неизлечимой формы рака, а в 1974 году она получила Пулитцеровскую премию (уже после смерти автора) и приобрела широкую известность в узких кругах. Довольно скоро книга забылась — но не всеми.
В 1986 году, основываясь на идеях Беккера, психологи Джефф Гринберг, Шелдон Соломон и Том Пищински развили его идеи в теорию управления страхом смерти, утверждающую, что универсальные фундаментальные защитные механизмы от осознания смерти — это культурные нормы и ощущение собственной значимости.
Как культура защищает от страха смерти
Человек обращается к вере в свою культуру, так как она рассказывает ему, что хорошо и что плохо и так или иначе обещает преодоление смерти — символическое или буквальное. Так культура наполняет жизнь смыслом, порядком и постоянством. Христианин верит в Иисуса, либерал — в свободу, патриот — в родину. Культурная идентичность — это коллективный пакт защиты от осознания смерти, в реализацию которого каждый из нас вкладывает уйму сил и стараний. Ради него многие рискуют своей свободой и даже жизнью, как бы парадоксально это ни звучало. Мы обращаемся к правительственным, образовательным и религиозным институтам и ритуалам за тем, чтобы они убедили нас, что человеческая жизнь хоть в чем-то уникальна и что-то значит перед лицом суровой бесконечности.
Национализм, коммунизм, либерализм, феминизм — почти все «измы» так или иначе приобщают нас к мыслям о существовании некого абстрактного «большего», под чьим заботливым и временами жестким крылом мы ищем защиты и забвения от мыслей о собственной кончине.
Одним из первых серьезных экспериментов, который доказал это положение, стал эксперимент с судьей и проституткой. Группе судей вручили опросники, в которых их тщательно расспросили о чувствах, которые в них вызывает идея их смерти, а после попросили вынести приговор в деле о проститутке, пойманной во время переговоров с клиентом. Судьи из контрольной группы, которым не напоминали о смерти, выписали проститутке штраф в среднем в 50 долларов. А вот у судей, взбудораженных мыслями о собственной кончине, средний штраф составил все 455 долларов — в девять раз больше. Это в судьях сработал механизм защиты: они сильнее отождествляются со своей ролью носителя правопорядка, чем люди из контрольной группы, и ожесточились против «аморальных беззаконников», угрожающих их картине мира.
Подобные эксперименты раз за разом показывают печальную тенденцию: чем сильнее мы напуганы мыслью о собственной кончине, тем сильнее цепляемся за свою идентичность — за нормы группы, к которой мы себя причисляем.
В таких условиях нет ничего страшнее мысли о том, что у других людей может быть другая правда, свой бог. Ведь если чужой бог — тоже всемогущий, значит, что-то не так с нашим богом: значит, бессмертие, которое он нам обещает за поклонение ему, может оказаться неправдой, значит, мы, возможно… действительно умрем — и на этом всё кончится?!
Наша картина мира, а вместе с ней и идентичность, начинают формироваться с младенчества. Взрослые рассказывают детям, из чего состоит мир, что хорошо, а что плохо, как надо себя вести, чтобы в конце получить вознаграждение, а чего делать нельзя, чтобы не получить наказание. Сначала для получения одобрения нужно совсем мало: младенцу достаточно попасть ложкой с едой в рот, чтобы вызвать бурный восторг у родителей. Но чем старше становится ребенок, тем шире его мир — и тем актуальнее для него становятся культурные ценности со своими требованиями, удовлетворив которые, ребенок может получить одобрение и почувствовать себя в безопасности.
Вместе с полезными знаниями вроде того, что нужно держаться подальше от кипящей воды и не стоит ковыряться в розетке, взрослые передают детям и более абстрактные идеи и ценности: гендерные, национальные, религиозные, возрастные стереотипы, опираясь на которые, дети со временем учатся идентифицировать себя.
В этой идентификации человек получает целую систему координат, ценностей и смыслов, благодаря которым у жизни появляется определенность.
Мысль о смертности начинает посещать детей примерно с трех лет. Они вдруг понимают, что папа и мама рано или поздно умрут, и, что беспокоит их еще сильнее, — они сами когда-нибудь умрут и никто не сможет спасти их от этой напасти. Маленького ребенка просто отвлечь от этой мысли — игрой, вкусной едой или походом в зоопарк. Но со временем в нем крепнет культурная идентичность, и он обретает собственное оружие от мыслей о смерти. Мысли о сильной физической боли, бессмысленности, социальной обособленности, провале на экзаменах или на работе, мысли о будущих проблемах — все эти негативные мысли не влияют на нас так, как мысли о собственной смерти.
Базисные защитные механизмы человека от стресса не особо отличаются от аналогичных механизмов животных. А вот страх смерти — уникальный экзистенциальный бич человечества.
Израильские ученые провели эксперимент с детьми 7 и 11 лет. Половине детей задали 26 вопросов («знает ли мертвый человек о том, что с ним происходит?» или «все ли люди умрут рано или поздно?»). Затем всем детям показали фотографии их сверстников, на которых был указан возраст и место рождения ребенка, и спросили — хотели бы вы поиграть и подружиться с этими детьми? Часть детей на фотографиях была коренными израильтянами, а другая часть родилась в России (в Израиле существует стереотип о том, что русские мигранты — культурные аутсайдеры). Дети из семилетней группы негативно отреагировали на все фотографии, потому что были взбудоражены мыслями о смерти и в целом фрустрированы. Однако дети 11 лет проявили повышенное желание подружиться с израильскими детьми и чаще отказывались дружить с русскими детьми. То есть в 11 лет они уже переняли взрослую модель защиты от страха смерти — культурную идентичность.
Патриотизм и политическая позиция как защита от смерти
Принадлежность к нации, народу и культуре позволяет человеку надежно защититься от бессмысленности собственного бытия и на многих уровнях обещает бессмертие. Пускай я умру, но мои дети, внуки и правнуки будут жить, а значит, будет жить и частица меня — вполне логичная с точки зрения эволюции и передачи генетического материала идея, которая, действует в первую очередь на символическом и психологическом уровне, а не на уровне рассудка.
«Я умру, но наше общее дело продолжить жить, я капля в море своего народа», — эти мысли помогали и помогают миллионам людей находить в себе силы вставать с кроватей по утрам, а другим дают возможность управлять и направлять эти миллионы в нужном им русле. Они же многократно приводили людей к смерти в окопах, траншеях и даже в корпоративных офисах. Римский философ Цицерон писал об этом так: «Никто не смог бы принять смерть во благо своей страны без надежды на бессмертие».
Патриотизм — палка о двух концах: с одной стороны, он помогает людям справиться со страхом небытия, а с другой, страх небытия и напоминание о конечности жизни разжигает в людях патриотизм.
В немецком эксперименте граждане, которых останавливали возле продуктового магазина и спрашивали, какие товары они предпочитают, не выказывали особой любви к отечественным продуктам. А вот немцы, которым те же вопросы задавали рядом с кладбищем, выказывали гораздо большую приверженность немецкой еде, немецким машинам и даже немецким курортам.
Естественное следствие патриотизма и национализма — появление харизматичного лидера, «большего чем жизнь» героя, перед которым благоговеют, за которым следуют и с которым отождествляются сотни тысяч его последователей. Герой, в отличие от обычного человека, способен победить смерть и вселить в людские головы неправдоподобную мысль, что через геройство (то есть фанатичное следование требованиям культурной системы) каждый человек способен превзойти небытие.
В одном из экспериментов участникам раздали предвыборные листовки трех кандидатов в губернаторы. Первый кандидат говорил: «Я могу добиться всех целей, которые я поставил. Я разработал очень подробный и тщательный план того, что необходимо сделать, чтобы не было никаких неоднозначностей». Вторая листовка гласила: «Я призываю всех граждан принять активное участие в улучшении государства. Я знаю, что каждый индивидуум может привести к переменам».
А третий кандидат заявлял: «Вы не просто обычные граждане, вы — часть особого государства, особой нации».
В контрольной группе, которой не напоминали о смерти, только 4 из 95 участников проголосовали за третьего, харизматичного кандидата, остальные голоса распределились приблизительно поровну между двумя другими. Однако в группе, которой перед экспериментом напомнили о смерти, за харизматичного лидера было отдано в 8 раз больше голосов.
Вражда как защита от страха смерти
Мысли о превосходстве собственной культуры и неполноценности чужой успокаивают людей и придают им сил дальше следовать собственным культурным паттернам в надежде на героическое бессмертие. Если человек узнает, что чужаки принимают его точку зрения и убеждения, он чувствует больше уверенности в собственной культуре и в ее обещаниях символического бессмертия — а значит, получает более надежную защиту от страха смерти. Эрнест Беккер, антрополог, от чьих работ оттолкнулись создатели теории управления страхом смерти, писал: «Одна культура всегда выступает потенциальной угрозой для другой, потому что она предоставляет доказательства, что можно жить героической жизнью в совершенно другой, чуждой системе ценностей».
Страх смерти делает людей более агрессивными и готовыми к насилию по отношению к своим культурным и политическим оппонентам: после напоминания о собственной смертности христиане ожесточаются против евреев, консерваторы проклинают либералов, итальянцы презирают немцев, а люди из всех стран глумятся над иммигрантами.
В эксперименте 2006 года американцы, которым напоминали об их смертности или о событиях 11 сентября, с большей охотой поддерживали упреждающие атомные и химические атаки на страны, которые не представляли непосредственной угрозы США. Они также поддерживали потенциальные многотысячные жертвы среди мирных граждан, если это помогло бы поймать Осаму бин Ладена. Точно так же они проявляли большую толерантность к пыткам подозреваемых в терроризме иностранных граждан. В аналогичном эксперименте израильские консерваторы с большим пониманием относились к насилию над палестинцами, а также с большим энтузиазмом воспринимали упреждающую атомную атаку на Иран. В свою очередь, иранские студенты после напоминания о смерти высказывали большую поддержку террористических атак на США и были более заинтересованы идеей самим стать смертниками.
Как ощущение собственной значимости защищает от страха смерти
Быть частью культуры недостаточно: необходимо чувствовать ценность своей роли в какой-то космологического масштаба драме. Самоуважение — наш второй и, пожалуй, самый значимый щит в борьбе против бесконечно напирающей силы смерти. И если культуру не так уж просто потерять, так как нас ею бомбардируют со всех сторон другие участники жизненного спектакля, то самоуважение — очень хрупкая защита и наше личное дело. Ради самоуважения мы готовы проглотить любую дозу самообмана, поверить любому проходимцу, способному повысить нашу самооценку, а также совершить любой подвиг и даже самопожертвование.
«Хороший христианин», «настоящий патриот», «последовательный либерал», «ударник производства», «непримиримый оппозиционер», «примерный отец», «популярная блогерша» — все эти титулы (а также тысячи других), ради которых мы из кожи вон лезем каждый день, помогают нам вцарапаться поглубже в ткань жизни.
В одном из экспериментов ученые предложили пройти участникам тесты, после которых вне зависимости от результатов вынесли им оценки двух видов: нейтральную и позитивную. После этого участникам показали отрывки из фильма «Лики смерти», сборника натуралистичных документальных видео о смерти, а другой части — нейтральное видео. Затем их попросили оценить уровень своего беспокойства и обнаружили, что в группе людей, получивших нейтральную оценку, «Лики смерти» вызвали подъем беспокойства, а обычное видео никак их не обеспокоило. А вот в группе испытуемых, получивших позитивные оценки, реакция на «Лики смерти» и нейтральное видео оказалась одинаковой: повышенная самооценка предоставила им иммунитет против страха кончины.
Так как повышенная самооценка увеличивает нашу сопротивляемость страху смерти, столкнувшись с мыслями о собственной кончине, мы бессознательно активизируемся, чтобы соответствовать более высоким стандартам нашей культуры.
Часто такое стремление приобретает парадоксальные формы, тогда страх смерти повышает вероятности погибнуть. Люди, которые считают себя хорошими водителями и черпают из этого умения уверенность в себе, начинают вести себя более рискованно на дорогах, после того как им напоминают о смерти. Заядлые курильщики, считающие сигарету неотъемлемой частью своего образа, после лекции о смертельном вреде курения делают еще более глубокие и длительные затяжки. Любители секса через несколько минут после упоминания смерти или спида выказывают повышенную готовность к сексу без презерватива и мечтают о большем количестве половых партнеров.
Потребление как защита от страха смерти
В свете мыслей о смерти мы становимся более падкими на предметы роскоши и проявляем повышенную заинтересованность в потреблении в целом. Вскоре после событий 11 сентября 2001 года президент Буш обратился к своим согражданам с призывом: «Мы не можем позволить террористам добиться своей цели и запугать нашу нацию до такой степени, что мы перестанем заниматься бизнесом или ходить по магазинам… Миссис Буш и я хотим призвать американцев на походы по магазинам!»
В следующие два месяца американцы покупали дома и машины в рекордных количествах, а общий объем потребления товаров за три месяца вырос на 6 %.
Они также стали с небывалым энтузиазмом скупать звездно-полосатые флажки и значки, произошел небывалый подъем патриотизма (часто понимаемого в Америке через капитализм и консюмеризм). Чуть позже, когда Франция высказалась против вторжения США в Ирак, американские покупатели стали бойкотировать французскую еду и вино и даже организовали движение за переименование картошки-фри (на англ. «French fries») в картошку свободы («Freedom fries»).
Как фантазии о бессмертии двигают вперед технологию
«Удивительно хорошо бывает, когда ясно не то что поймешь, а почувствуешь, что жизнь не ограничивается этой, а бесконечна», — говаривал Лев Толстой. Люди всегда бредили бессмертием: греки считали, что их боги вкушают амброзию, дающую бессмертие; индусы — что их божества поедают амриту; китайские алхимики пытались приготовить эликсир вечной молодости, а европейские — искали философский камень, побеждающий смерть. По сей день человечество не оставило этих попыток.
Сейчас вопросом бессмертия в числе прочих занимаются самые продвинутые ученые Кремниевой долины. Например, компания Calico, поддерживаемая Google и с капиталом более чем 1,5 миллиарда долларов, занимается вопросами борьбы со старением.
А главный футуролог Google Рэймонд Курцвейл ежедневно принимает свой вариант эликсира бессмертия — 250 витаминов и пищевых добавок.
Он надеется дотянуть свеженьким до 2030 года, когда, по его мнению, технический прогресс позволит человеку стать практически бессмертным с помощью наноботов, которые будут плавать в нашем теле, мониторить физиологические процессы и по ходу устранять все технические неполадки, из-за которых мы стареем и умираем.
Так как Курцвейл не на сто процентов уверен в своих расчетах, он присоединился к некоммерческой организации, занимающейся крионикой — Alcor Life Extension Foundation. Alcor занимается криоконсервацией, то есть заморозкой умерших людей: более дорогой вариант подразумевает заморозку всего тела, а бюджетный — только головы. Особо ценным членам этого сообщества разрешается даже заморозить своих животных, и на данный момент вместе со 106 телами людей в жидком азоте покоится 33 животинки.
Технологи компании поддерживают стабильно низкую температуру в контейнерах с телами в надежде, что вскоре технологии позволят разморозить их и омолодить или просто заменить тело законсервированным участникам криогенного сообщества.
Один из членов общества, предприниматель Сол Кент, так фантазирует о бессмертии: «Вскоре мы будем обладать силами, далеко превосходящими супермена. Мы сможем менять тела, как одежду. В будущем у нас будет больше, чем одно тело. Да и вообще, мозгу необязательно нужно будет тело… К концу XXI века между нами тогда и нами сейчас будет больше разницы, чем между людьми сейчас и обезьянами». Этот господин Кент заморозил голову своей матери и мечтает, что в будущем он встретится с ней, они будут одного возраста и он скажет ей: «Мама, мы в раю, вместе! У нас получилось. У нас действительно получилось». Иными словами, человечество на данном этапе хочет взять рай технологичным штурмом. На вопрос, существует ли Бог, Рэй Курцвейл отвечает: «Пока что нет!»
Можно ли освободиться от иллюзии защиты от страха смерти
Даже если мы поверим футурологам, будем принимать биодобавки и заниматься физкультурой, не будем пить и курить и в результате дождемся технологий, которые позволят нам жить хотя бы на несколько сотен лет дольше, чем сейчас, — страх смерти никуда не уйдет. Возможно, он даже возрастет. Ведь никто не застрахован от случайностей: человечество всё еще заигрывает с тотальной аннигиляцией, наращивая ядерные вооружения; непонятно, чем технологический прогресс обернется для климата планеты; из космоса всегда может прилететь гигантский метеорит — а в ванной можно поскользнуться и расшибиться насмерть. Представьте, как обидно умирать человеку, который может жить вечно. И тогда до какой степени могут возрасти наши страхи? На что мы будем готовы пойти, чтобы нейтрализовать внешнюю угрозу или избежать несчастного случая?
Все, кто читает этот текст, рано или поздно умрут. С этим фактом нужно жить и не позволять ему застилать глаза. Страх смерти способен подтолкнуть нас на самые глупые и абсурдные действия, он укрепляет наши шаблоны и сеет вражду — но только когда он неосознан.
В одном из экспериментов ученые напомнили всем участникам о смерти, но часть людей дополнительно попросили вдумчиво и тщательно описать свои чувства по поводу собственной смерти, а если надо — в подробностях представить, что им диагностировали терминальную стадию рака. После этого всем участникам вручили два эссе: одно восхваляло их страну, а другое критиковало. Люди, которым просто напомнили о их смерти, как обычно, усиленно критиковали критикующих их страну и симпатизировали тем, кто ее хвалит. А вот те, кто хорошенько задумался о собственной смерти, выказали полный нейтралитет и к хвалящим, и к хулителям.
Сократ говорил, что философия — это искусство умирать, а Будда открыл свои четыре Благородных истины о жизни как страдании, лицом к лицу столкнувшись с тремя ипостасями смерти: больным человеком, стариком и мертвецом. Если мы станем чаще размышлять о смерти самостоятельно, стараться осознать и принять ее факт, то станем чуточку свободнее — как от страха, так и от тех, кто им манипулирует.